Выехал он полуживым от страха, причиной которого был состоявшийся перед отъездом разговор с царем. И ведь чувствовал же, что делает что-то не то! Но все же решил, что так будет лучше, и рассказал царю правду. Но, к сожалению, не всю, за что и поплатился.
Воскобойникову было поручено определить, как относится к женщинам прусский принц. Так вот, рассказанная часть правды состояла в том, что он им не доверяет, побаивается и вообще не способен на хоть сколько-нибудь глубокое чувство. А то, о чем Платон Семенович решил умолчать — из этого правила было одно исключение. Но оно звалось Елизаветой Петровной и являлось любовницей молодого императора, что и объяснило нерешительность Воскобойникова. Однако император как-то разобрался сам, и тут такое началось…
— Вы знали, что от вас требуется полная и точная информация, а не причесанная в соответствии с вашими представлениями о том, что мне покажется приятным или наоборот, — негромко говорил царь, глядя Платону в глаза, и тот не мог отвести взгляд. А когда смог, то обомлел — кроме них двоих, в кабинете неизвестно откуда появился Федор Ершов, причем почему-то с мешком в руках. Потом Платон догадался, что будет вынесено из Летнего дворца в этом мешке, и ему стало совсем нехорошо. Император тем временем продолжал:
— Раз уж вы так здорово умеете думать за меня, то поставьте себя на мое место и объясните — из каких таких соображений я сейчас не попрошу Федю свернуть вам шею? Чтоб другим неповадно было. Мне вот не приходит в голову ничего хоть сколько-нибудь убедительного.
Воскобойников собрал остатки сил и по возможности твердо ответил:
— Из тех, государь, что я уже все понял и более такого ни в коем разе не допущу. А коли меня сейчас умертвят, то нового будет найти не так просто. Потом ему придется все объяснять, и еще неизвестно, поймет ли он с первого раза, несмотря на знание о моей незавидной судьбе.
— Хм, — покачал головой Петр, — действительно, что-то такое в подобных рассуждениях есть. Ладно, тогда пусть твоей судьбой сразу по возвращении в Москву займется уважаемая Анастасия Ивановна. Хотя, конечно, в результате твоих действий мое уважение к ней немного уменьшилось, и, разумеется, она будет поставлена в известность о таком не очень радостном факте.
Вот так и получилось, что из Петербурга Платон Семенович выехал, еще не отойдя от краткой, но содержательной беседы с молодым императором. Потом он потихоньку начал осознавать, что сохранил жизнь и даже здоровье, хотя имел все шансы чего-нибудь лишиться, отчего настроение сего достойного мужа поползло вверх. Однако где-то в районе Валдая он сообразил, что получившая выволочку бабка отнюдь не будет являться образцом всепрощения. Она, небось, при виде Воскобойникова и слово-то такое мигом забудет, что чревато весьма серьезными последствиями, ибо ее подручные тоже те еще звери. Единственное утешение — до смерти убивать его теперь не будут, но неприятности все равно гарантированны, это Платон ясно ощущал своей весьма чувствительной к опасностям пятой точкой.
Тут его возок обогнал Фридрих, скакавший в сопровождении здоровенного прусского гвардейца. Чего же тебе, сопля немецкая, какая-нибудь другая девка не глянулась, грустно подумал Платон Семенович и тяжко вздохнул.
Цесаревна была права в том, что царь во время пути в Москву был молчалив несколько более, чем обычно, но причину этого она определила неправильно. Ее Петенька не грустил, а был просто занят. До самого Новгорода он слушал портативный приемник, а источник сигнала, радиомикрофон, был установлен в карете, где ехали Елизавета с Еленой. Однако терпение у молодого человека скоро кончилось, ибо болтали девушки непрерывно, но при этом ухитрились не сказать практически ничего интересного. То же, что они все-таки как-то между делом сказали, император в общем-то уже и так знал. Поэтому скоро Новицкий решил поберечь заряд аккумуляторов и переключился на раздумья о произошедшем накануне отъезда.
Тогда он не только сделал внушение вдруг ни с того ни с сего ставшему слишком самостоятельным Воскобойникову — это произошло поздним вечером и заняло совсем немного времени. А перед этим его величество принимал вновь назначенного английского посла, сэра Томаса Ворда. И теперь жалел о том, что раций у него всего полторы, то есть одна вроде работает, а вторая как-то не очень. Радиотелеграфистов же до отъезда в Москву было ровно ноль, и Новицкий сильно подозревал, что и по приезду их окажется в точности столько же, несмотря на то, что четверо специально отобранных недорослей из мелкопоместных дворян еще весной начали учить телеграфную азбуку. Вот и получается, что заграничные агенты у него вроде как есть, но толку с этого куда меньше, чем могло быть, ибо между вопросом и ответом на него может пройти месяц, а может и немного побольше.
Царя интересовало — то, что посол прибыл в Санкт-Петербург перед самым отъездом оттуда царя с приближенными, это случайность или результат хорошей осведомленности и точного расчета? Так как ответа пока не было, Новицкий на всякий случай решил считать правильным второе предположение. В его пользу говорило то, что посол собирался, как и ранее, жить в Петербурге, а не в Москве. И, видимо, не хотел, чтобы у царя было время это как следует обмозговать.
Этот Ворд уже приезжал в Россию в прошлом году, но ненадолго и в Москву, причем как раз тогда, когда Сергей был в северной столице, так что встретились они только теперь, когда договор об установлении дипломатических отношений был ратифицирован обеими сторонами и вроде как вступил в силу. Но почему англичане стремились оставить посольство в Питере? Один ответ у Сергея уже имелся — потому что здесь находится Сенат, с которым в отсутствии императора будет, наверное, проще договориться. В силу чего уже ближе к ночи в кабинет был вызван Нулин и поставлен в известность о новых задачах. Непосильными они для него не являлись, потому как прислуга им была завербована и в самом Сенате, и в большинстве домов сенаторов.