Никакой тайны из готовящегося полета Новицкий не делал, скорее даже наоборот. Например, рабочие, возводившие ангар, знали, что он нужен для воздушного корабля. Дело было в том, что сам факт скорого создания совместной англо-русской компании был уже согласован, а вот ее устав и прочие тонкости — пока нет. Вот император и хотел козырнуть перед Вордом возможностью создания воздушного флота, после чего якобы морской флот потеряет заметную часть своего значения. Поэтому работы шли быстро.
Тринадцатого мая утром был сдан ангар. Несмотря на обнаруженные недоделки, этим же вечером в нем начали шить и клеить шар, и к вечеру семнадцатого закончили. День ушел на надевание сетки и подвес корзины, и, наконец, на утро девятнадцатого мая был назначен первый полет. В порядке закрепления его результатов Елизавета, как имиджмейстер, была озадачена подготовкой к большому императорскому приему, который должен был состояться двадцать первого мая. Если все получится — то в честь благополучного завершения беспримерного полета, а если нет — то в честь какого-нибудь святого, которого цесаревна должна подобрать сама.
— Петя, неужели ты сам полетишь на этих бумажках и тряпках? — всплеснула руками цесаревна.
— В этот раз — нет. Ну, а как-нибудь потом — почему бы и не слетать?
— Тогда и меня возьми! А праздник я тебе устрою самый лучший, такой, какого в Москве еще не бывало.
И вот настал знаменательный день. Император с подругой встали в шесть утра и, наскоро умывшись, чуть ли не бегом отправились к ангару, но там уже вовсю кипела работа.
Шар был подвешен на стреле перед входом в ангар. Правда, пока он больше напоминал мокрую тряпку, опутанную веревками, шестнадцати метров длиной. В корзине сидел Уткин и, по одной принимая бутыли с керосином, аккуратно переливал драгоценную жидкость в топливный бак. Рядом стояли трое уполномоченных во главе с Федором, задачей которых было не допустить хищений топлива. Наконец бак наполнился, и пилот взялся за рукоятку насоса.
Горелка по конструкции была близка к примусу, разве что очень большому, но заканчивалась двухметровой жестяной трубой, чтобы исключить контакт открытого пламени с обшивкой. Действительно, на испытаниях оттуда не летело даже искр — один раскаленный воздух.
Вот Уткин решил, что давление в баке достигло нормы, и протянул руку, в которую тут же была вложена горящая лучина. Примус-переросток несколько раз пыхнул, а потом ровно засопел. Пилот начал крутить ручку керосинового крана, добиваясь максимальной интенсивности горения.
Минут через пять примус прогрелся, сопение сменилось прерывистым урчанием, а потом пламя, хорошо видное в прорезях, стало синим и буквально заревело, хоть и не очень громко. Нижняя часть трубы быстро раскалилась до малинового свечения, и шар начал мало-помалу приобретать положенную ему форму.
Сначала разбух самый верх, из-за чего аэростат стал напоминать сморщенную грушу, но потихоньку он все больше и больше становился похож на яблоко. Правда, странной расцветки — нижняя его половина состояла из чередующихся белых и красных секторов. Верхняя же была матово-черной, чтобы в полете солнечные лучи тоже немного подогревали оболочку, помогая горелке поддерживать температуру внутри.
Округлев, шар натянул веревки, крепящие к нему корзину, а верхним краем почти уперся в стрелу. Уткин отдал команду, и ее быстро убрали. Еще пять минут — и корзина начала потихоньку подниматься, и вскоре повисла в метре от земли, удерживаемая только пятью канатами — четырьмя по бокам и одним в центре. Пилот попробовал натяжение всех боковых веревок и поднял два пальца — по этому сигналу ему передали еще две бутыли керосина. Потом в корзину сунули бараний тулуп и меховую шапку — император предупредил воздухоплавателя, что наверху холодно, и чем выше поднимется шар, тем будет холоднее.
Веревки натянулись до звона. Новицкий, почувствовав, что пора говорить напутственное слово, подошел к корзине, набрал полную грудь воздуха и провозгласил, постаравшись, чтобы его слышали не только ближние, но и собравшийся народ на противоположном берегу Яузы:
— Лети, русский Икар! Родина тебя не забудет.
А потом уже нормальным голосом добавил, протягивая Уткину небольшую, но толстую книжицу:
— На, почитаешь в полете, если станет скучно. Это "Юности честное зерцало, или показание к житейскому обхождению", там ближе к концу про правила хорошего тона есть. А то ведь после полета я собираюсь пожаловать тебе потомственное дворянство, так что пригодится, дабы в грязь лицом не ударить. Да, и вот тебе мятные конфетки — если начнет тошнить, пососи, и сразу полегчает.
О том, что дворянство будет наименьшей из всех наград, заготовленных для первого в мире воздухоплавателя, император пока не говорил. Он решил устроить шоу, сравнимое со встречами первых космонавтов в двадцатом веке. И уже подписал указ о статусе нового ордена Петра Великого, дающегося за беспримерные личные заслуги перед Российской империей. Орден с номером "1" заканчивали делать на Красном монетном дворе.
Стартовая команда обрубила четыре боковых каната, и теперь шар, слегка наклонившийся от легкого ветерка, удерживал только центральный. Последний удар топора — и Новицкий подумал, что вот сейчас все и закончится, причем позором, потому как шар, не поднимаясь, заскользил в строну небольшого холма. Однако это только вначале, а потом корзина потихоньку пошла вверх. Через Яузу она перелетела уже примерно на высоте двадцати метров.
Дул слабый ветерок с юга, но облака шли довольно быстро и на запад — это говорило о том, что ветер там восточный и заметно сильнее, чем у земли. Шар потихоньку набирал высоту, народ восторженно орал.